Название: Безумный Лотос.
Автор: Заблудшая_Душа
Бета: я
E-mail: zzzmadarazzz@rambler.ru
Категории: Ангст, AU, драма, POV, яой.
Персонажи и пейринги: Лави/Канда.
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Смерть персонажа, ООС
Содержание:  Рассказ человека, который любил обречённого.
От автора: Эх, идея написать этот рассказ возникла тогда, когда я маялась бессоницей и пялилась в потолок, слушая как за окном гремят поезда.Так уж получилось, что Канда тут совсем непривычный, ну очень...
Статус: закончен.

В нашей жизни столько историй, что сбиваешься со счёта. Они так разнообразны и не похожи друг на друга, но в то же время обыденны и привычны. Многие из них грустные, некоторые весёлые и смешные, некоторые отдают привкусом боли и страха, а моя... а моя отдаёт безумием. Но стоит начать по порядку, а точнее, просто представиться. Ведь неинтересно слушать рассказ не зная говорящего. Моё имя Лави. Я историк и учитель в маленькой школе уездного городка. Ничем не примечательная служба с крошечной зарплатой. Жить приходиться весьма скромно, но меня это устраивало, главное, что я занимаюсь своим любимым делом и сам выбрал такую судьбу.
Тот день, когда началась моя история, я помню очень хорошо. Была середина осени и всё небо заволокли серые тучи, мелкая противная морось забирала остатки хорошего настроения и приводила в уныние. Холодный ветер срывал последние листья с деревьев, кружа их в причудливом танце. Я возвращался после работы довольно поздно, было уже темно. Дождь медленно усиливался, заставив спрятаться под зонт. Дорога домой проходила среди узких и маленьких дворов, петляя среди детских качелей и клумб с цветами. Где-то раздавался вой сирены скорой, брань старушек на первых этажах, грохот музыки... Обычный будничный день города. Вот только странный смех выбивался из ряда привычных звуков. Я остановился в недоумении, прислушиваясь, и только тогда заметил сгорбившуюся фигурку человека, сидящего на лавке возле одного из подъездов. Это был парень моего возраста, где то лет 20-25… Длинные чёрные волосы спутанными прядями скрывали лицо. Он был совсем легко одет: тонкая летняя белая рубашка, да простые штаны, на запястье левой руки поблёскивали бусинки канканы. Ноги были босыми, поэтому он их подгибал под себя. Одежда совершенно не по сезону… Но напугало меня тогда совсем не это. Когда он поднял на меня тёмные и ярко блестящие раскосые глаза, то его взгляд был настолько напуган и в то же время безумен, что от него пробирала дрожь, он словно о чём-то безмолвно просил. Тонкие губы дрожали, пытаясь что-то сказать, но безуспешно.
У меня с детства так повелось, что я спокойно не мог пройти мимо раненого зверя или птицы с подбитым крылом. И сейчас этот юноша был похож на больного зверька, что заставил моё сердце сжаться от жалости. Я подошёл к парню ближе и накрыл его зонтом, отчего он нервно дёрнулся и сжался в комок ещё больше, ёжась от порывов холодного ветра. На вопрос о том, как его зовут, он только едва слышно произнёс: «Юу». Его голос был хрипловатым и низким, но звучал так, словно он его сорвал. Я не сразу тогда понял, что это был не просто звук, а имя. Всё же японские имена довольно странны на слух для европейцев… А то, что он был именно японцем, я знал точно, его выдавали тонкие черты лица и раскосые глаза, присущие этой национальности. Мне не нужно было много времени для принятия правильного решения. Я молча вручил ему в руки свой зонт и замотал в длинный рыжий шарф, который спокойно мог играть роль палантина. Пускай это малость, но всё равно теплее, чем в мокрой рубашке. Я тогда задал ему только один вопрос: «Пойдёшь со мной?» Он молча кивнул, комкая края шарфа и крепче кутаясь в ткань. Вот так, одной фразой и решилась судьба юноши по имени Юу. Я не знаю, что же мной руководило тогда в большей степени, жалость или долгое одиночество. Но что тогда я понял точно — это то, что я не смог бы пройти мимо него.
Приведя его к себе в маленькую двушку на пятом этаже, я тут же загнал Юу в ванную, вытряхнул из мокрой одежды и застыл в немом изумлении. На молочно белой коже юноши виднелись длинные шрамы, они шли по рукам, груди, покрывали спину. Многие были неаккуратно заштопаны медицинской нитью, что оставались видны стежки от иглы. Под левой ключицей, как мне показалось на первый взгляд, была татуировка в виде мантры «Ом», но при близком рассмотрении она тоже оказалась шрамом, больше похожим на клеймо. Юу стоял, низко опустив голову, и молча дрожал. Я побоялся его о чём либо тогда спрашивать, остерегаясь нервного срыва… Просто набрал ванну и дал ему согреться в тёплой воде. Я помню, как расчёсывал его длинные чёрные, отливающие синевой волосы, как помогал одеться, когда он неловко уронил предложенную ему футболку и пытался её поднять дрожащими руками. Происходящее казалось совершенно нереальным. Сознанием я понимал, что надо обратиться в полицию или в больницу, но сердце говорило, что это излишне. Почему — мне не известно.
Остаток вечера прошёл в тишине. Я было решил, что он просто не знает языка, но Юу прекрасно меня понимал. Просто не хотел отвечать. Всё, что я о нём знал, это его полное имя — Канда Юу. Вот и всё. Человек без прошлого, без профессии и родни. Как только я пытался вызнать больше, он начинал нервно дрожать и всхлипывать. Ему было больно говорить и я бросил свою затею.
С того дня, как этот юноша доверил мне свою жизнь, я стал для него всем. Я до сих пор не понимаю, почему я оставил у себя совершенно незнакомого мне человека, но… Но! Так уж повелось, я часто делаю необдуманные поступки, за которые несу наказание. И сейчас я получил свою заслуженную порцию боли.
Я подозревал, что Юу болен, правда, не знал, чем. За ту пару месяцев, что он жил у меня, я многого насмотрелся, но так и не смог определить точно, какое заболевание его тревожило. В нём словно уживались два человека: днём он был молчалив и замкнут, а по ночам заходился приступами истерики и паники, его часто трясло в судорогах. Он пугал меня, а заодно и моих соседей. Он заливался посреди дня слезами, а после переходил на истеричный смех, задыхаясь от нехватки воздуха. Тогда я просто прижимал его к себе и гладил по голове, он успокаивался, и снова из тёмно-синих глаз катились слёзы. Я не понимал их причину. Участковый уже знал наизусть дорогу к моей квартире, а я только и делал, что придумывал новую сказку, чтобы не получить очередной штраф за нарушение спокойствия общественной жизни. Я только один раз заговорил про то, что Юу следует полечиться, но он только упал на колени и молил меня этого не делать. В его глазах был животный ужас, который тяжело передать словами. И я знал его причину: псих. больница делала человека овощем, лишала шанса на жизнь. Больше таких разговоров не было…
Мне безумно хотелось сделать Юу приятно, хотелось дать ему возможность жить, но он шарахался от любых бытовых приборов и резких звуков. Больше всего его пугали другие люди, соседи, или прохожие на улице. Мне удалось уговорить его только на ночные прогулки, таким изощренным путём выводя его на свежий воздух. А ещё он безумно любил рисовать, я специально приносил ему тушь с акварелью и наблюдал, как он день за днём рисует один и тот же рисунок: на светло — розовом фоне в зеленоватой воде распускали свои нежные лепестки белые лотосы. Всегда, сколько помню, одни лотосы.
Он всегда ждал меня с работы, следил за временем, отсчитывая минуты до возвращения. Так меня ещё не встречал никто: с преданным щенячьим взглядом и радостной улыбкой до ушей. Юу был как ребёнок, но мне это нравилось. Я замкнулся на эти месяцы, посвящая всё своё время Юу и работе. Друзья пытались как-то меня расшевелить, но это было бесполезно, да и я не видел смысла в общении.
Казалось бы, если откинуть его приступы и истерики, то можно сказать, что я приобрёл друга в его лице или даже больше, чем просто друга… Медленно, сам того не замечая, я привык к Юу так, что только сейчас осознал, что любил этого обречённого юношу. А то, что он именно обречённый, было ясно сразу, я просто скрашивал ему жизнь. Счастье, хоть и больное, не может длиться вечно. Это прописная истина, как бы грустно это не звучало.
Одним зимним вечером, когда за окном валил хлопьями снег, я стоял у окна и разглядывал вечерний город. Яркие огни фонарей красили тёмное небо в рыжий, прохожие зябко кутались от мороза в меховые воротники. На кухне было темно и тепло, и единственным источником света была лишь включённая конфорка газовой плиты, да уличное освещение. Этакое умиротворённое спокойствие. Сзади послышались едва слышные шаги, а после шею обвили тонкие, но сильные руки.
— Тепло, не правда ли? – тихо произнёс Канда.
Я молча кивнул и поймал его отражение в оконном стекле. Его взгляд был непривычно серьёзным. Юу внимательно наблюдал за мной, смотря на всё то же отражение и внезапно спросил.
— А почему у тебя нет глаза?
Вполне нормальный вопрос, только заданный с запозданием в пару месяцев.
— Так уж получилось… По глупости вышиб его в детстве, — честно признался я, невольно потянувшись к повязке, прячущей шрам, оставшийся вместо правого глаза.
— То есть, никто тебя не калечил? – спросил он, закусывая нижнюю губу.
— Да, я сам.
Канда некоторое время помолчал, раздумывая о чём-то своём, а после медленно заговорил.
— Помнишь, много дней назад, ты спрашивал, откуда шрамы на мне?
— Да, конечно.
— Так вот, сейчас, спустя время, я всё же, наверное, должен рассказать. Как могу... Я правда не помню их лица, точнее, я не хочу вспоминать. Но я помню их улыбки, насквозь фальшивые. И их слова, приторно ласковые, они успокаивали меня, а после резали тело скальпелями, без наркоза. Я помню безумную боль, кафель, залитые кровью стены… И холод, жуткий, пронизывающий до костей холод. Эти люди отобрали у меня всё: здоровье, разум, невинность… Хотя не понятно, зачем им последняя?
Я слушал Канду молча, спиной ощущая дрожь его тела. Меня самого начинало мелко трясти от мерзкого ощущения и презрения к тем, кто ставил опыты над людьми, кто использовал их как материал в своих исследованиях, при этом совершенно не задумываясь, что приносят безумие несчастным, ставшими подопытными.
Это уже не люди… Твари.
— Эй, не надо так переживать, — улыбнулся Юу, — Ведь сейчас же всё хорошо. Это в прошлом.
— Да, но как ты вообще туда попал?
— Я никуда не попадал, я там был с рождения. Было бы правильнее сказать, что сюда, во внешний мир, я попал впервые. До этого я помню только лаборатории.
— Но… Как же… — я был в растерянности и не знал, что сказать.
Я догадывался, что шрамы он не мог поставить себе сам, что это, скорее всего, итог опытов, но я не мог понять, каких. А спрашивать не хотелось, ведь и так было понятно, что для Юу будет слишком больно вспоминать весь этот Ад, поэтому я просто повернулся к нему лицом и спокойно обнял за талию, под его тихое, но довольное сопение. Я часто замечал, что ему нравиться простое человеческое тепло.
— Знаешь, я так хочу отблагодарить тебя за терпение. Я ведь знаю, что тяжело жить рядом с невменяемым, — тихо произнёс он, смотря мне прямо в глаза. – Но не знаю как… У меня ничего нет. Я бы с радостью отдал бы тебе свою невинность, но и её у меня тоже нет, – хихикнул он, мило улыбаясь.
Я некоторое время стоял в растерянности, переваривая сказанное, а после подался вперёд, мягко целуя тонкие губы.
— А ты не думай, что дать… Я приму и простую улыбку.
Юу неуверенно улыбнулся и склонил голову на бок.
— Тебе так мало надо?
— Да…
Он звонко рассмеялся, немного прикрывая глаза, а после доверчиво потянулся за поцелуем. Дальше слова были излишни. Да и зачем они, когда всё можно сказать на языке прикосновений?
Действие медленно перенеслось в маленькую уютную спальню со старым светильником у изголовья кровати. Ночь сопровождалась лишь тихим свистом ледяного ветра за окном и нашим горячим дыханием. Страстные вздохи сменялись стонами и признаниями в любви. Юу был непривычно открыт и словно старался отдать всё, что только мог. Так непривычно. Время текло быстро, а мы всё не могли остановиться. Юу до одури нравилось целоваться, он с каким-то благоговением принимал ласку, словно пытался заполнить пустоту внутри себя, а я только и мог, что в меру своих сил дарить ему тепло.
Утро было вполне привычным: горячий кофе, тёплое прощание и грустная улыбка Юу. На пороге он как всегда обнял меня, но так, словно просил прощения, я не обратил тогда особого внимания на этот жест. А зря. Вернувшись после работы, я вошёл в зал и немного поморщился от непривычного холода. В кресле, закутавшись рыжим шарфом, который я давно уже ему придарил, и уткнувшись в него носом, дремал Юу. Вот только меня настораживала его бледность. Я подошёл к нему и дотронулся до запястья, хотя заранее почему то знал, что пульса я не найду. Кожа была ледяная. Я осел на пол, рукой случайно смахнув с подлокотника конверт. Непонимающе посмотрев на него, я поднял письмо с пола и вынул свёрнутые листы. На одном из них как всегда был рисунок, неизменный лотос, а второй исписан ровным и прямым подчерком:
«Я тебя люблю, но прости, я так и не успел сказать этого раньше в той мере, что должен был. Для меня твоя любовь была безмерно дорога. Спасибо, что не оставил там, на холоде… Я ненавижу холод. Но то тепло, что ты мне дал… оно бесценно. Правда. Там, в лабораториях, я даже и не мечтал о том, что меня будут любить, по настоящему, а не делая вид. Спасибо и прощай, твой безумный Лотос.»
А внизу стояла дата — письмо было написано за три дня до его смерти. Он словно знал, что умрёт. Меня пробило на нервный смех, который я долго не мог успокоить. Я положил голову на колени мертвеца и. наверное, час просидел без движения, смотря на рисованный цветок. А потому и не сразу заметил, как уснул.
Я словно оказался вновь в том осеннем дне, когда впервые увидел Юу. Он сидел на лавке и мягко улыбался, держа в руках чёрного кота. На плечи был накинут шарф. А с неба вместо дождя сыпались белые лепестки цветов. При виде меня он опустил кота на землю и поднялся на ноги.
— Я тебя напугал? – тихо спросил он.
— Да.
— Не надо, не стоит так переживать.
— Но почему? Разве ты не мог сказать раньше?
Он некоторое время помолчал, а после запрокинул голову назад и звонко рассмеялся.
— Ты дал распуститься цветку, а они слишком мало живут… Прости… И отпусти, если сможешь. Только обещай мне, что будешь помнить, ладно?
— Да, — только и смог я тогда вымолвить.
— Ещё раз, спасибо тебе.
Он подошёл ближе и ненавязчиво поцеловал меня, а после резкий порыв ветра развеял его силуэт, рассыпавшийся ворохом белоснежных лепестков лотоса.
Я открыл глаза и только удивлённо смотрел на мёртвое тело. У меня не было его документов, но и хоронить под номерком его не хотелось. Я долго бегал по конторам добиваясь права похоронить его по-человечески. И всё же добился своего. Все сорок дней я чуть ли не жил на погосте. Я знал, что Юу нужно отпустить, и со временем я свыкся с его уходом.
Шли дни, жизнь медленно приобретала прежние краски. Прохладным зимним вечером я сидел и проверял очередную стопу работ учеников под монотонный голос диктора, который вещала об очередных ужасах:
— Сегодня была разоблачена и закрыта подпольная организация под названием «Лотос», курирующая запрещённый проект по изучению и созданию совершенного человека и изобретения лекарства от смерти…
Я резко повернулся и уставился в телевизор, где мелькали картины лабораторий, задержание сотрудников в белых халатах; внезапно на экране появилось изображение женщины, японки с тёмными волосами, едва касающимися плеч и холодным взглядом тёмных глаз. Она мне безумно напомнила Юу.
— Проект возглавляла некая Юки Канда, жена японского посла… более десятка людей были отправлены в лечебницы с диагнозом шизофрения и с тяжёлыми осложнениями на психике…
Я выключил телевизор и только понял одно. Кажется, теперь Юу может спать спокойно. Но неужели родная мать так искалечила своего сына? Это страшно. Но, Юу, тебе ведь уже не больно, правда?