Название: Казнь.
Автор: Лиза Зализина 
Бета: Сама себе бета
Фэндом: Fullmetal Alchemist
Персонажи:  Альфонс Элрик, Лиза Хоукай, Рой Мустанг, Эдвард Элрик, Уинри Рокбелл, военные, судья.
Пейринг:Эдвард Элрик/ Уинри Рокбелл,
Рейтинг:  PG-13
Жанры:  Ангст,  AU,  Гет,  Философия,  Психология,  Фантастика
Предупреждения:  Смерть персонажа
Размер:  Мини
Статус: закончен
Описание: Эдварда приговаривают к смертной казни за изготовление золота. Альфонс надеется на помощь Мустанга в обжаловании приговора.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора

Глава первая.
Путь к Главному штабу казался Альфонсу бесконечным. Он никогда не предполагал, что человека, который спас целую страну, в этой самой стране приговорят к смертной казни. За что люди могут его винить? Да, брат создавал золото с помощью алхимии, отрицать данный факт невозможно, но, во-первых, ему тогда было всего двенадцать лет, а во— вторых, изготовленные им слитки очень скоро приняли свою первоначальную форму. Ал горько вздохнул, когда серьёзно задумываешься, можно понять, что суду не ничего не докажешь без письменных подтверждений очевидцев. И не важно, что поздно вечером в заброшенном шахтёрском городке, каким являлся Юсвел, случайных прохожих не дозовёшься. Единственной надеждой младшего Элрика на отмену или, хотя бы на смягчение приговора стал Рой Мустанг.
Лестница на второй этаж была последним препятствием перед встречей с почти незнакомым военным коллективом подчинённых господина Мустанга. Лучше называть его именно так, чтобы потом не извиняться за неверно названное звание. Кое-как добравшись до последней ступеньки, парень увидел Лизу Хоукай. в одной руке она держала стопку с отчётами Государственных алхимиков. Знакомый герб с силуэтом дракона хорошо очерчивался на бумаге. Ордер с этим гербом показали полицейские во время ареста Эдварда. Уинри тогда рвалась в участок. Её долго успокаивала бабушка Пинако, а Эд на следующий день воспользовался своим правом встречи с родственниками. О чем они разговаривали в камере, никто не знал. Уинри молчала, но заметно успокоившись, иногда улыбалась. Наверное, бывшему Стальному алхимику всё-таки удалось уговорить её не делать поспешных выводов. А как – уже его личное дело.
— Здравствуйте, лейтенант Хоукай. Можно мне прямо сейчас зайти к полковнику Мустангу? – сухо произнёс Ал, стараясь быть вежливым.
Однако его вид совсем не располагал к простому доверию. Фраза вышла необдуманной, раньше Альфонс говорил более конкретно, а теперь лишь ждал, когда девушка ответит. Лиза внимательно посмотрела на него. Синие круги под глазами красноречиво показывали на полное отсутствие сна в течение нескольких последних ночей. Парни не плачут. Никогда не плачут, они действуют. Что ж пускай, их не всё равно не переубедишь.
— Да, конечно, — спокойно ответила она, провожая юношу недоумевающим взглядом. Взялась за перила и спустилась вниз.
Мягкий свет ласково солнца пробивался сквозь плотные шторы, падая на стол, за которым сидел «бесполезный пёс армии» — Рой Мустанг. Этот отважный человек считал себя сейчас абсолютно не нужным в штабе. Логика мужчины на этот счёт сложилась быстро: он не видит, значит можно попрощаться с уважением. Но, вопреки его ожиданиям, после смерти Фюрера в армии остались многие из его близких друзей, все они хорошо знали, какую цену пришлось тому заплатить из-за сумасшедшего плана отца. Уважение, таким образом, осталось. Остались и подчиненные. Не хватало лишь братьев Эриков, к которым полковник за несколько прошедших лет успел привязаться. Мустанг помнил их ещё совсем детьми. А они выросли, многое поняли, а теперь, покончив с карьерой Государственных алхимиков, по слухам, отправились изучать алхимию и рэнкиндзюцу. Они были алхимиками всю жизнь, и, скорее всего, ещё долго будут помнить о своём выборе. Даже, когда увидят своих детей взрослыми.
От размышлений полковника отвлёк стук в дверь. Такой нетерпеливый, что он по старой привычке разрешил войти. Послышался сиротливый скрип и намеренно громкие шаги. Кто-то из новобранцев, мелькнула в голове короткая мысль.
— Полковник Мустанг, Сэр, к Вам в кабинет ломится паренёк,— бойко доложил сержант Михаэль Лонес, один из недавно прошедших аттестацию, ребят, — говорит, по личным обстоятельствам.
Рой взялся за пуговицу военного мундира и старался не смотреть на него. Пустые зрачки зрелище не для слабонервных людей. Мало ли, что потом родители скажут. Может он какую-нибудь болезнь перенес, и волноваться врачи запретили.
— Как выглядел парень? – немного устало поинтересовался мужчина.
— Обычный он, приблизительно лет шестнадцать–семнадцать, волосы русые,— вспоминал эпитеты новобранец.
« Господи, дай мне сил» — подумал полковник, но вслух своим обычном тоном спросил о цвете глаз посетителя. Услышав в ответ: «светло-карие» не задумываясь, приказал впустить паренька.

Глава вторая.
Переполненный коридор Третей городской тюрьмы давно не вызывал у Эдварда никаких чувств. Его камера находилась в конце галереи, и являлась маломестной, рассчитанной на девять человек. Днём здесь почти не разговаривали, сказывалось наличие охраны, жестоко пресекающей любой случайный диалог. Смертники, по понятиям конвоиров, не считались людьми. Нецензурные выражения Эд слышал довольно редко, в основном от бывалых сокамерников и во время появления новых преступников. Существование в обществе этих людей оказалось вполне сносным, совершенно не таким, каким оно представлялось при определении в изолятор.
Вообще старший Элрик тоже очень хотел вспомнить пару десятков сильных слов, когда его уведомили о тысячу раз забытой статье. Остановил его здравый смысл и Уинри. Девушке и так придётся нелегко, если полиция найдёт подтверждения его вины. Эдвард в тот момент действительно так думал и был уверен, что максимум недели через две все ошибки будут улажены, его выпустят, и они вместе с любимой подругой детства и бабушкой Пинако, наконец, поедут, в Син.
Мечты о свободе оборвались на следующий же день после ареста. Следователь, спрашивая Эдварда о том, понимает ли юноша, какой закон Аместриса нарушил, задал и тот самый, роковой вопрос, благодаря которому парень столько раз за свою не слишком долгую жизнь оставался без крыши над головой: «Ты случайно не Государственный алхимик?». В другое время и в другом месте парень бы отнекивался от своего положения, или, наоборот, подтвердил бы его, но в кабинете он просто промолчал. Характер Стального взял своё в критическом положении, Эд просто не успел ответить, чем окончательно вывел из себя вспыльчивого следователя.
— Эй, Эд, подвинься, ни черта же не видно, — спокойный тон соседа, тем не менее, не давал права остаться на месте. Он пересел, смутно подозревая среди намерений крепко сложенного мужика желание начать разговор. За решёткой общения никому не хватало, новенький заключённый для всех других был хотя бы каким-то развлечением. Именно поэтому от этого индивидуума невозможно отвертеться. Но общение заметно помогало и самой «жертве», как иногда на нетрезвую голову говорил главный. У него опыт. Спорить бесполезно.
К жизни в четырёх стенах «карцера» привыкнуть сложно. Ещё сложнее – усвоить порядки, принятые в преступном мире, если ты о них и не подозревал. Приспособиться к ним Эд был обязан, начисто забыв о своих принципах, ведь иначе сойти с ума недолго. Прежние воспоминания уже не могли стереть из памяти множества рассказов о беспощадности наказаний. Ночью Эдвард неизменно оставался наедине с собой, уснуть всё равно не давали.
Золотые глаза, видевшие человеческие ошибки, теряли свою невозмутимость с каждым новым закатом. Слёзы текли по щекам всё чаще. Как надоело бороться за жизнь. Падать и вновь подниматься, справляться с преградами, которые вряд ли когда-нибудь кончатся. Он сделал всё, что когда-то обещал близким. Обещал вернуть тело младшему брату – лишился способности применять алхимию, но вернул. Сказал, что любит Уинри – женился, и на Запад поехал между делом. Это, конечно, слишком просто, только подробный анализ собственных поступков под слегка непонятный шёпот соседей не особо получится.
Снаружи послышались тяжелые шаги и сквозь прутья решётки стали видны серые глаза военного. Он осмотрел помещение беглым взглядом, грубо крикнул такое, что Эд предпочёл дальше думать о судьбе, несмотря на свой далеко не подростковый возраст. «Просьба» сидеть тише подействовала. Многие заключенные притихли, так что охрана надолго избавилась от нежелательных разговоров. В эту секунду Стальной алхимик не впервые пожалел об утраченных во Вратах Истины способностях.
Такова сущность Эда: стоит отвлечь от мучавшей его боли и он снова обретёт надежду сквозь её осадок. Но всё же вечно вспоминать о борьбе невыносимо для любого человека. Нужна необходимость в продолжение битвы, а её он давно не видел. В глубине души оставалась лишь только слабая надежда, рушившаяся с каждой секундой пребывания в камере. Оправдания не будет. Он поступит в личный ад собственной веры в справедливость. Веры в правду, которой не существовало с самого рождения мира.
Любая жизнь однажды закончится смертью. Так гласят философские книги. Эдвард Элрик никогда не верил в Бога. Почему же тогда он не хочет умирать? Когда-нибудь ненависть пропадёт, но будет поздно. Измениться Эд не сможет. Родные не поймут. Останется только лишь чувство вины перед ними всеми, за него нельзя будет попросить прощения.

Глава третья.
Кварталы Столицы странное, опасное место, где в тесной связи с мирными гражданами и армией, обитают изгнанные со своей исконной земли ишвариты, многочисленные опасные преступники, каким-то образом скрывающиеся от полиции, а ещё огромные крысы, шныряющие по отшлифованным камням, в поисках пищи. Затхлый воздух вызывает отвращение, хочется убежать отсюда как можно дальше и не возвращаться. Идти же приходится ради брата, поскольку именно в один из таких кварталов Рой повёл младшего Элрика после его рассказа о приговоре.
Белая рубашка пропиталась потом. Альфонс устал, оборачивался при каждом осторожном шаге здешнего населения. Наверняка хорошо одетые люди привлекли здесь всеобщее внимание, а то до наступления темноты он бы никого не увидел. Что в сущности ужасного в наблюдении, ведь он дорогу людям не переступал. А в случае, если сами нападут, парень спокойно отразит атаку. Утеря навыков рукопашной схватки с обретением тела ему не грозила. Эдвард заново напомнил об их существовании, как только он смог свободно передвигаться по двору.
От не самого приятного запаха, лежавшего прямо на дороге, прогнившего насквозь трупа Ал чуть не потерял сознание. Кем он был при жизни, юноша не мог знать, передёрнуло его от другой мысли: от мысли, что однажды его близкий человек может лежать рядом, всеми забытый. Застывшие в предсмертной боли глаза, надолго могли остаться в душе, поэтому Альфонс поспешил вслед за Роем, который продвигался вперёд по запутанному лабиринту, состоявшему из полуразрушенных, блёклых зданий.
Ал быстро догнал полковника и молча дожидался конца пути. Уточнять, зачем они собственно ищут военного судью в таком месте, нужно было раньше. Ответ на свой незаданный вопрос он получил через несколько минут, когда Мустанг остановился возле приличного двухэтажного дома, выкрашенного в белый цвет. Здание резко отличалось от всех прежде встреченных. Удивительно, как оно сохранилось среди общего хаоса. Рой нажал на неприметную кнопку в стене. Изнутри послышались уверенные шаги и обычный вопрос: « Кто там?», а после некоторой паузы и угрожающее предупреждение: «Если опять ишвариты, то не пущу. Ясно?»
Полковник, казалось, не обратил на эти слова никакого внимания. Только отточенным движением поправил китель, примявшийся из-за быстрой ходьбы. Голос явно принадлежал мальчишке, наглому, привыкшему ко многому, но всё же ещё мальчишке.
— Открой дверь и позови отца,— приказ, а не просьба со стороны Мустанга звучал редко, он не в армии. Альфонс посмотрел на него как человек, будто до этого совершенно не знавший бывшего начальника брата. Может он не хотел им показывать, насколько хорошо умеет убеждать? Впрочем, он показывал, правда, в самых крайних обстоятельствах.
— Полковник Мустанг? – запнувшись на фамилии, удивлённо спросил парень, и, не дожидаясь ответа, довольно быстро справился с дверным замком, распахнул дверь.
Яркий свет комнаты на мгновение ослепил Альфонса. Войдя, он почувствовал на себе чей-то испуганный взгляд. Прямо напротив него стояла девчонка. Милая, но видимо здорово испугавшаяся нежданных гостей. Каштановые волосы окаймляли худенькое лицо, в глазах неосознанная боязнь и не капли любопытства. Наверное, это единственное, что Ал мог бы сказать о ней, если бы спросили. Жалкое зрелище представляет тот человек, про которого ничего не скажешь, но сказать действительно было нечего. А ведь ещё о чём-то с ней разговаривать, и, видимо, спасение Эдварда зависит от её отца.
— Извини, что я так долго разбирался в этом деле, Рой. Я думал, что не успею тебе сообщить,— на Альфонса твёрдый бас мужчины подействовал как громкая музыка. Он обернулся и увидел того, с кем всего полчаса назад разговаривал Эдвард.
Вот, что брат рассказал ему. По единогласному решению высшей судебной инстанции, Старшего Элрика завтра же отправят в Юсвел, чтобы без лишней огласки среди населения привести в исполнение смертный приговор за соответствующую статью. Однако, исходя из последних событий, к нему приставят сравнительно небольшую охрану, и по прибытии в пункт назначения вытребовать у местного управляющего бывшего Стального алхимика обратно в Сентрал не составит труда, а оттуда можно быстро выехать в Резенбург, успокаивать близких. С необходимыми людьми мужчина договорился.
Проблема была в другом: за время содержания в тюрьме Эд заболел. При личной встрече он часто кашлял, держался на ногах только благодаря собственной выдержке, был неестественно бледен и время от времени шептал несвязные слова, не обращая внимания на собеседника. Его поместили в тюремный госпиталь сразу после свидания с судьей. Когда он поправится неизвестно. По словам врачей, они сами не знают, что сделать для выздоровления своенравного пациента, у которого, к тому же, обнаружилась полная непереносимость препаратов, используемых в медицинской практике для лечения.
Альфонс отправился в гостиницу, чтобы на следующее утро встретится с братом, подбодрить его как он когда-то подбадривал младшего братишку.

Глава четвёртая.
Война. Время жестоких боёв, тяжёлых потерь, неизгладимой вины. Тысячи людей погибли там, нет, обрели покой, уснули долгожданным сном забвения. Их больше не мучают кошмары, сомнения, любовь, предательства. Чувства исчезли вместе с измученным телом. Навечно. В жизни слишком много трудностей, человеческие конфликты лучшее средство потерять жалость, нравственность, эмоции. Всё то, что делает человека человеком. Он умирает, рассыпается в пыль, сам не замечая, как превратился в нечто недопустимое, в одну сплошную аморальность и при этом не собирается расставаться с физическим телом. Скажите, это неправильно? Думаете, он поймёт свои ошибки? Как бы ни так. Просто рассмеётся, пусть даже не вслух. Не хочет он жизнью расставаться, не хочет.

Простите, однажды меня в этом мире не станет.
Но как бы ни хотелось прошедшую жизнь вернуть,
Не смейте к ней прикасаться, боль лишь обманет.
Во век не расплатитесь за выбранный путь.

Будто сквозь сон слышит Эдвард строки неясного стихотворения. Знакомые нотки почти детской радости на секунду озаряют лицо. Какая разница, почему люди умирают. Физически или духовно, страдая или не ощущая боли, они всё равно не успеют сказать всего, что собирались, сделать то, что задумывалось. Скоро всё кончится, независимо от того, хочет он этого или нет. Глупо не выдержать банальную простуду, но когда врачи молчат, пристально смотрят в золотисто-карие глаза, трудно сдержатся. Страх смерти, не героической, спасающей других, а обыкновенной, ни к чему не обязывающей против воли с каждым мгновением виден отчетливее. Эд боится в третий раз увидеть Истину и уже не вернутся на эту сторону. А сейчас он спит под действием снотворного.

У пространства за Вратами, наверное, нет конца. Да и слово «пространство» к ним мало применимо. Скорее бесконечная материя с весьма странными свойствами. Энергия душ живых существ, причём к ним безапелляционно относится человек. А что? Никто ведь себя неодушевленными предметами не считает. В этой материи заключён Бог, Истина, Создатель, Солнце, неважно как это называть. Главное, что оно знает слишком многое, чтобы покинуть Врата. Парень знал об этом ещё в своё первое попадание сюда. Теперь же он не узнал ни одной детали.
Вместо пустоты рядом с Истиной стояли родители. Улыбка мамы, такая родная, близкая могла бы рассеять обычную подозрительность Эдварда, но что-то удержало его на месте. В голове неимоверно быстро проносились мысли. Ему, в конце концов, восемнадцать, он сможет продолжать жизнь вместе с Альфонсом, только бы доказать необходимость оправдания.
— Эдвард Элрик, вот мы и снова встретились, — голос Истины приобрел насмешливые нотки. На лице появилась улыбка. Она буквально взбесила Стального алхимика. Захотелось запустить в силуэт тяжёлой автобронёй. Бог, значит? Посмотрим.
Его глаза загорелись нетерпимостью, и он раздельно произнес, стремясь сохранить спокойный тон: «Для чего я опять оказался здесь?»

Горячие слёзы текли по лицу Уинри. Бабушка Пинако тщетно пыталась её успокоить. Дежурный врач заходил в палату два раза, и всё собирался выпроводить слабонервных посетительниц, но передумывал, возвращаясь в приёмную. Эдвард Элрик грозный Государственный алхимик не выдержал заключения и умер от недосмотра военных и доктора, так считала девушка. Тёплое тело в её понимании как бы сохранило жизнь, она не верила в то, что его больше нет с ней.
— Простите, однажды меня в этом мире не станет, — не соблюдая мотив, с болью прошептал Альфонс. — Пойдём. Уинри ты слышишь? Не плачь, он не любил слёзы.
Девушка горько вздохнула, плакать нельзя, хотя бы, потому что Эдвард не потерпел бы её безвыходности.